В ОДНОМ ИЗ ЛУЧШИХ ВЫСТАВОЧНЫХ ЗАЛОВ РОССИИ - ВЫСТАВОЧНОМ ЗАЛЕ "НОВЫЙ МАНЕЖ" - ОТКРЫЛАСЬ ПЕРСОНАЛЬНАЯ ВЫСТАВКА "МИР ВО МНЕ" ДАВНЕГО И ДОБРОГО ДРУГА НАШЕГО ИНФОРМАЦИОННО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ЦЕНТРА "ИСТОРИЯ ФАМИЛИИ" И ПОСТОЯННОГО АВТОРА РИСУНКОВ ДЛЯ НАУЧНО-ПОПУЛЯРНОЙ ГАЗЕТЫ "МIРЪ ИМЁНЪ И НАЗВАНIЙ" ИЗВЕСТНОГО ХУДОЖНИКА ВЛАДИМИРА МОЧАЛОВА.
Читайте один из новых материалов, посвящённых доброму другу нашего Информационно-исследовательского центра "История Фамилии" и постоянному автору нашей научно-популярной газеты "Мiръ имёнъ и названiй".
Владимир МОЧАЛОВ: Чем карикатура разрушительней, тем она лучше.
Вот уже год с лишним «Политический журнал» выходит в свет с обложками, нарисованными рукой художника Владимира Мочалова. Эти обложки стали лицом нашего издания, отличающим его от других. Но, как выясняется, всемирно известный мастер рисунка, действительный член Академии художеств, вполне мог стать автором советского червонца… |
Владимир Мочалов и Борис Ефимов на выставке в Академии художеств |
– Однажды на чердаке своего дома в Старосадском переулке, где сейчас находится Союз художников Москвы, я обнаружил старые подшивки журнала «Крокодил». В то время я учился в художественной школе при Суриковском институте. Я стал их перелистывать и понял, что нашел себе профессию. Я как бы нырнул в этот огромный и потрясающе интересный для меня мир карикатуры.
– Но до этого вы осваивали мастерство гравера на фабрике Гознака…
– Я случайно поступил на Гознак, вскоре после окончания художественной школы. Но постепенно начал получать от этой работы, особенно что касается гравюры, удовольствие, мне это было интересно в силу моего возраста, я впервые погрузился в производственную деятельность. Моя профессия была – изготовление форм для денежных купюр, гравирование профиля Ленина, изображение Красной площади…
– Вы же там занимались еще и марками?
– Так ведь не каждый год происходят денежные реформы и изменение дизайна купюр. Между реформами мы занимались изготовлением марок, непосредственно резцовой гравюрой.
– И вы работали там так, что вас начали прочить на место главного художника Гознака...
– Я тогда уже учился в полиграфическом институте, и на меня действительно возлагали определенные надежды. Но так как я очень любил карикатуру, то понимал, что рано или поздно все равно бы ушел. В любом случае карикатура для меня важнее была. Одновременно я ведь занимался в студии карикатуристов при журнале «Крокодил».
Крокодильский жанр находил свой путь в отражении происходящего в стране |
Человек всегда имеет две стороны: какой он есть на самом деле и какой он парадный |
– Путь в «Крокодил» оказался достаточно долгим. После скандального увольнения с фабрики, как вы написали в заявлении, «в связи с неудовлетворительным характером работы», вы еще работали шрифтовиком в кинотеатре «Метрополь», служили в армии, оканчивали институт, трудились художественным редактором в издательстве «Физкультура и спорт»…
– Ну, в издательстве я работал только два месяца – ровно до предложения стать заместителем главного художника «Крокодила». А путь в «Крокодил» никогда быстрым не бывал. По тем временам это было самое интересное издание в стране. Там работали лучшие журналисты и художники, которые по-своему могли переосмысливать те явления жизни, которые царили у нас. Крокодильский фельетонный жанр пусть фрагментарно, пусть не впрямую, потому что мы не могли впрямую заниматься критикой, находил какой-то свой нестандартный путь в отражении происходящего в стране.
– Наверное, попасть на страницы журнала было непросто.
– Авторы пробивались в «Крокодил» с огромным трудом. Я помню молодого Задорнова, молодого Измайлова – для всех них было честью оказаться на страницах «Крокодила». После того как я переступил порог изостудии «Крокодила», я опубликовался в журнале только года через три. Идеи наших авторов – и темистов, и художников, и фельетонистов коллективно додумывались, огранялись, доводились до ума и обретали настоящий смысл, и разумный, и интересный. Шла постоянная борьба за интересную идею, придумку, новый прием, ход. Это создавало популярность журналу.
– «Крокодил» был действительно незаурядным явлением той действительности, но все-таки через него шла масса всей этой тоскливой советской кампанейщины…
– Мы были органом ЦК КПСС и находились под контролем отдела пропаганды и агитации. Все наши производственные собрания, летучки, планерки проходили, так сказать, под лучом света пленума ЦК КПСС или съезда ЦК КПСС. И мы не могли не откликаться на все эти события. «Крокодил» по таким темам тоже давал фельетоны, и они всегда были самыми убогими, плоскими, самыми трудно перевариваемыми, и читатель пропускал их мимо. Их приходилось тоже как-то оформлять, делать рисунки, но иногда это были очень остроумные рисунки, несмотря на тяжесть темы! Например, приняли в 1977 году новую Конституцию. И художник Самойлов придумал на эту тему обложку, где мужественному, стройному молодому человеку врач говорит в поликлинике: «А у вас хорошая конституция!»
– А были конфликты с отделом пропаганды?
– Я очень хорошо помню фельетон ярославского журналиста Герберта Кемоклидзе приблизительно 81–82 года, назывался он «Привет, земляника». Это был фельетон на три четверти полосы о бедственном положении участника Отечественной войны в Доме престарелых. Там описывалось, в каких ужасающих условиях жил этот ветеран и как погиб – сотрудница этого Дома престарелых в конце концов насмерть пришибла поленом по голове. В день выхода сигнальный номер сразу же обычно отвозился курьером в отдел пропаганды ЦК, где сидел Александр Лисин, наш инструктор. Он прочитал этот материал и тут же позвонил редактору, это была пятница, конец дня. К нам в комнату прибежал замглавного Вихрев и приказал немедленно позвонить в типографию и остановить машины. 100 тысяч тиража было уже напечатано, все это пустили под нож. Я помню, как мне приходилось вместо этого фельетона ставить рисунок Юры Черепанова о чем-то сельскохозяйственном ….
– И вот наступила перестройка – и фактически убила «Крокодил»...
– Одна из причин – та, что наши руководители и творческий костяк к тому времени уже сильно постарели. К нам, конечно, приходили новые, более смелые и пишущие, и рисующие авторы, но «Крокодил» все равно оставался инерционным изданием. На наших глазах бешеными темпами развивался «Огонек». Новые главные редакторы пришли в «Крокодил» и в «Огонек» в одно время, но «Огонек» стал популярнейшим изданием, а «Крокодил» – нет. Ведь он оставался органом ЦК КПСС, который не позволял делать настоящую революцию, касаться нешаблонных тем. Я очень хорошо помню, как фельетонист Витальев жаловался мне в коридоре, что, вот, принес главному фельетон о проститутках, а редактор ему: – Но еще об этом нигде не писали! – Ну так это же хорошо! – Нет, это нельзя печатать. Вот такая нерешительность была у нас во всем. А когда после 1991 года перестал существовать ЦК КПСС, мы стали уже жить на свои собственные деньги. Резко упал тираж. Надо было выплывать, работать, делать журнал интересным. Но наши старики были не в состоянии вывернуть «Крокодил» на коммерчески состоятельный путь.
Мы занимались изготовлением марок, непосредственно резцовой гравюрой | Я никогда не был привязан к одному изданию. Рисунок к сказке «Светлячок» | Есть вещи, которые надо чувствовать, нести на концах пальцев, на кончике сознания... |
– Когда «Крокодил» закончился, вы, условно говоря, оказались в свободном плавании?
– Я ушел совершенно безболезненно, даже не помню, как это произошло. Я никогда не был привязан к одному изданию. И в «застой», и в «перестройку» работал везде и всегда. Я делал выставки, участвовал в международных конкурсах, оформлял книги, сотрудничал с другими изданиями. Я работал в разных изобразительных жанрах. Все это мне не давало повода для уныния и для депрессии. Абсолютно. Я занимался и занимаюсь и масляной живописью, и графикой, и карикатурой, и портретной живописью. И никогда не страдал от отсутствия заказов, потому что профессия оказалась универсальной. Если уж быть до конца честным, как только я пришел в «Крокодил» на должность, я сразу понял, что эта работа, к которой меня тянуло с детства, будет мешать моему творчеству. Мешать, постоянно меня тормозить, отнимать время, силы, главное – нервы.
Разложить на атомы и собрать по-другому
– Искусство скетчевой графики всегда было чрезвычайно интересным для публики и опасным для художника. Наверняка в вашей практике была масса случаев, когда ваши персонажи обижались на ваши работы
Я занимаюсь и масляной живописью и портретной... «Черный квадрат» Малевича |
Есть вещи, которые у меня вызывают какой-то отзвук. Определенное поведение, необычное лицо |
Моя профессия оказалась универсальной (иллюстрация к сказке «Мальчик с пальчик») |
– Отчего так получается?
– Да потому что люди относятся к себе гораздо лучше, чем они есть на самом деле. Я ведь не Шилов и не Никас Сафронов, я не пишу сиропные портреты по заказу.
– А были люди польщенные увиденным?
– Конечно, были. Это люди, которые к себе относятся с чувством юмора. Я в свое время, когда был в Америке, сделал юмористические шаржи на Ельцина и Клинтона. Нашего президента изобразил в джинсах, в шляпе ковбойской, с саксофоном, а Клинтона – с балалайкой, в русской рубахе. И решил просто так, безо всяких задних мыслей послать рисунок в Белый дом. И вдруг в Москву приходит письмо – от Клинтона с благодарностью! Американцы. в принципе совершенно другие люди, с другой планеты, и как бы нам ни говорили, что мы с ними одинаковы, ничего подобного. У них абсолютно свое понимание жизни, своя отдельная от всех духовная составляющая.
– То есть Клинтон оказался не таким гордым, как Петросян?
– Просто есть люди, которые никогда не выходят на публику такими, какие они есть. Пугачева по два часа сидит в гримерке: ее пудрят, макияж делают, подтяжки. Задача публичного человека – отлакировать себя. Задача карикатуриста противоположна. Человек всегда имеет две стороны: какой он есть на самом деле и какой он парадный. Сатирический портрет – это всегда обратная сторона.
– Это же и есть стимул художника-сатирика – гротеском показать истинную сущность человека, разложить его на атомы…
– …чтобы на листе бумаги собрать его по-другому! Увидеть в нем те самые вещи, которые он стремится спрятать, приукрасить, подцепить это, выявить... Моя задача состоит в том, чтобы вызвать у людей реакцию. Чтобы окружающие могли бы посмеяться вместе со мной, получить мою энергию. А человек по-настоящему талантливый должен обладать самоиронией, умением посмотреть на себя по-другому.
– Что вас способно толкнуть под руку? Чтобы вы схватили карандаш и на первом попавшемся листе…
– Есть вещи, которые у меня вызывают какой-то отзвук. Определенное поведение, необычное лицо. И дело не в том, нравится мне это лицо или не нравится. Все исходит из поступка человека, определенного его действия. Мне особенно интересен публичный человек. Я стараюсь отслеживать его поведение, стараюсь понять изнанку его поступков. Эта задача во мне сидит постоянно.
– Вам не кажется, что как художник вы выходите через свой рисунок к каким-то крупным художественным задачам?
– В ироническом рисунке действуют те же законы, что и в большом искусстве. Пропорциональные соотношения могут быть нарушены, но все равно не абы как, а по своим законам. Они не должны напрочь разламывать объект. Изображение должно иметь единую составляющую. Никто здесь не отменял и соотношение отвратительного и эстетического. Это уже менее уловимые вещи, их надо чувствовать, нести на концах пальцев и на кончике сознания. Закон вкуса разрушать нельзя. Если ты нарушаешь его пропорции, то искусство перестает быть искусством и становится пошлостью. Как недопустимо, на мой взгляд, в литературе использовать ненормативную лексику, точно так же нельзя в рисунке нарушать закон вкуса, смаковать физиологические подробности. Сразу становится видно, что к искусству это отношения не имеет.
Виолончель или балалайка?
– Есть ли сегодня спрос на сатиру? Не снижается ли он?
– На мой личный взгляд, спрос на сатиру всегда был и будет. Вот я опрашивал всех своих близких и знакомых, ходили ли они на последние выборы президента. У кого ни спросишь, никто не ходил. Не повод ли это для сатиры. Другое дело, что она может быть пошлой, глупой, примитивной. Той, что мы видим на экранах телевизоров. Но наш народ это смотрит, слушает, воспринимает. Поэтому я, увы, не назвал бы нас интеллектуальной нацией. Примитивная у нас сегодня страна, и средний уровень людей невысокий. Соответственна ему и сатира…
– А не стала ли карикатура сегодня более сервильной, сдержанной, менее свободной?
– Уровень карикатуры в СМИ опять-таки весьма примитивен. С точки зрения графического искусства, тут даже нет никаких вопросов. С точки зрения идей, тоже все на грани пошлости. Газета – это ведь коллективное творчество. Карикатурист подчиняется редактору. Если ему позволяет редактор зайти за грань, то он будет печататься. Не позволяет – не будет. Но вот на выставках я вижу совершенно другую карикатуру, нежели в печатных изданиях. Как, например, балалайка и виолончель – и то, и то струнные, но ведь это совершенно разные инструменты… Не могу сказать, что один жанр карикатуры лучше, а другой хуже. Но позволяют они себе разное.
– Как вам кажется, каковы общие перспективы движения шаржевого рисунка? Что ему грозит: окончательный уход на вернисажи, в Интернет, упрощение, усложнение?
– Чем рисунок будет лаконичнее, тем лучше. Одну линию можно так гениально провести, что никакому компьютеру это будет не под силу. Как ни развивай технологию, а все равно вначале художник должен что-то своими руками сделать. И главное: чем более разрушительна, как ни странно, ни парадоксально, будет карикатура, тем в большей степени она будет становиться настоящим искусством.
Беседовал Андрей ВАСЯНИН
ДОСЬЕ
Владимир МОЧАЛОВ родился 21 мая 1948 г. в Москве. Окончил Московскую среднюю художественную школу при институте им. Сурикова и Полиграфический институт в Москве. Главный художник журнала «Крокодил» двух созывов: с 1984 по 2000 г., и с 2000 по 2004 г. – «Нового Крокодила».
![]() | ||||||
|