История фамилии

Александр Солженицын: Человек на все времена

Даже в год 90-летия как-то не хотелось верить, что Александр Исаевич может уйти вот так, вдруг, не сказав всем нам какого-то очень важного последнего слова.

Ощущение личной потери сегодня, безусловно, испытывают миллионы людей, испытавших на себе могучее влияние солженицынского слова – бескомпромиссно правдивого, точного, обладающего сокрушительной силой. Этого его слова заслуженно боялись многие – и у нас в разные времена, и на Западе.

Но для тех тверитян, которым довелось 12 лет назад непосредственно соприкоснуться с Александром Исаевичем во время его недельной поездки по нашей области, эта потеря еще острее. Напомню: со 2 по 8 сентября 1996 года Солженицын побывал в Конакове, Кимрах, Кашине, Калязине (с заездом в Углич), Торжке и Твери. Мне довелось сопровождать его в этой поездке, ставшей самой запоминающейся командировкой в моей журналистской судьбе.

Вот главное из того, что помнится. За все эти дни, находясь рядом, разговаривая с живым классиком, ни разу не ощутил я свою обидную малость в соседстве с воистину великим человеком. Может, потому так было, что подлинное величие заставляет испариться всякое оказавшееся рядом с ним самолюбие. А в том, что Солженицын велик, убеждаешься как-то сразу. Со знаменитыми и известными за свою жизнь мне приходилось соприкасаться не раз. Но знаменитость и известность создаются людьми, а величие есть свойство духа. Ощутить эту ауру величия до встречи с Солженицыным мне довелось лишь единожды – в Риме, на площади Святого Петра, когда в двух метрах от меня остановился «папамобиль» с Иоанном-Павлом II.

Но Александр Исаевич был совсем другим. Прежде всего очень русским. Человек далеко не сентиментальный, он буквально светился, соприкасаясь со всяким следом родной культуры – будь то полуразвалившаяся сельская церковь под Калязином, провинциальный музей в Кимрах, библиотека в Торжке. О знаменитой калязинской колокольне над Волгой он написал одну из самых пронзительных своих «крохоток» – в ней все сказано.

А вот столь привычной нам российской расхлябанности в нем не было ни грамма. Меня поражала его работоспособность. Похоже, он работал всегда. Во всяком случае всякий разговор, всякое новое впечатление или мысль он тут же заносил в свой рабочий дневник, который всегда был при нем – в старой, чуть ли не времен войны, полевой сумке, с которой он не расставался. Все лишнее, мешающее, он отметал сразу.

Поражала и его способность вовлекать в круг своих размышлений и переживаний любого собеседника. Его мощное энергетическое поле заряжало всех, оказавшихся рядом, на такую высокую волну, что всякое пустословие испарялось, не родившись. Было видно, как он сам заинтересован в такой подзарядке: всякую интересную мысль или информацию он улавливал мгновенно и тут же откликался. Рядом с ним все поневоле умнели.

В воспоминания о собственной жизни Александр Исаевич хоть и не пускался, но как-то чувствовалось, что все его прошлое – от детства до лет изгнания – всегда при нем. Однажды он сказал, что его писательский путь решился, когда ему было девять лет. В восемнадцать он уже задумал «Красное колесо».

Я спросил его об этимологии фамилии Солженицын. Он оживился – вопрос не показался ему праздным. Оказалось, от слова «солод». Он полагал, что предки его занимались пивоварением. Оттуда и пошла фамилия. Он стал рассказывать о предках – жаль, я не все запомнил, а записывать было неловко. Помню только, что были в роду Солженицыных люди предприимчивые, жизнью тертые и битые, но рук не опускавшие.

В самый первый день, в Конакове, мне довелось исполнять просьбу моего друга Иосифа Дядькина, которая казалась мне трудной. Иосиф, получивший в 1980 год срок за неумеренный интерес к демографии, удостоился тогда же слова в свою поддержку от вермонтского изгнанника. Он не был уверен, что Сол­женицын об этом помнит – мало ли за кого ему приходилось заступаться! И все же он просил напомнить о себе, передать привет и приглашение в гости. Я все исполнил – и был поражен радостным откликом. Солженицын не только помнил, но и очень хотел встретиться с Дядькиным. Он сказал, что книга Иосифа о неестественной смерти в СССР с 1918 по 1953 годы очень помогла ему убедить западное общественное мнение в том, что ужасы ГУЛАГа – это не плод его писательского воображения. Встреча двух бывших политзэков состоялась в Твери. Им было, конечно, о чем поговорить.

Конечно, тверская поездка А.И.Солженицына заслуживает более подробного описания, может быть, даже в рамках небольшой книги. Постараюсь ее написать, включив туда сохранившиеся диктофонные записи. Нельзя, чтобы затерялся тверской след в жизни Александра Исаевича.

Хочу выразить сочувствие Наталье Дмитриевне. Она удивительная женщина. Говорят, что великим людям редко везет с женами. Солженицыну повезло.