История фамилии

 Статья известного ростовского учёного Л.М. Щетинина, написанная им в 1986 году, не утратила актуальности и на сегодняшний день. Помимо собранных им интересных наблюдений о "жизни"  антропонимов в русском языке в разные периоды русской истории, здесь вы встретите и практические рекомендации молодым родителям при выборе имени для новорождённого ребёнка: о том, какие существуют традиции выбора имени, следует ли "согласовывать" имя и фамилию. Причём данные рекомендации основаны не на фантазиях современных "предсказателей" из серии "имя и судьба", "как влияет сочетание имени и фамилии на здоровье" и т.п., а имеют реальную, "жизненную" основу и подкреплены мнением авторитетного учёного. (ОНОМАСТИКА-ИНФОРМ)

(впервые опубликована в сборнике "Известия АН СССР" в "Серии литературы и языка", том LXIV, №2, 1986. - стр.159-165)

Собственные имена (ИС) занимают особое место среди экспрессивных средств языка как в силу их семантики, так и вследствие многообразия их применения в бытовой, документальной и художественной речи.

Экспрессивная функция ИС реализуется в том случае, когда имя кроме указания на конкретное лицо, место, предмет или иной объект наименова­ния и кроме более или менее точного отнесения этого объекта к определен­ной группе объектов (единичное и общее значения имени) сообщает еще некоторую дополнительную стилистическую информацию. Стилистичес­кая информация ИС имеет своей задачей установление тех или иных ас­социаций возвеличивающего или уничижительного, серьезного или ирони­ческого характера, которые, не изменяя основных функций ИС {номина­ция и причисление), усложняют его роль в тексте, придают ему особую стилистическую нагрузку.

В советском языкознании имеется немалая литература о стилисти­ческих функциях ИС в художественном тексте (см., например, [1—6]). В данной статье нам хотелось бы остановиться на роли субъективного фактора в создании антропонимических текстов и систем и на его влиянии на характер и объем ономастической информации.

Ономастическая информация — это сумма объективных сведений об отдельном носителе имени или группе носителей, не включающая кон­кретного представления о данном носителе или носителях и не предпола­гающая личного или опосредованного знакомства слушателя или чита­теля с носителями имен [7].

Исходное положение изучения ономастической информации состоит в том, что собственное имя в одиночном употреблении или в сочетании с другими именами того же вида в рамках текста или его части обладает некоторой суммой общих и единичных значений, специфичных для каж­дого вида имен. Признание способности ИС реализовывать в своих зна­чениях общие, частные и единичные понятия о социально-исторической, возрастной, половой, национальной принадлежности, физических и мо­ральных качествах конкретных носителей имен или их предков является необходимым условием использования ономастических, чаще всего антро-понимических текстов как дополнительного источника исторической или стилистической информации.

Анализ условий реализации отражательных способностей ИС сопряжен с разработкой понятий «антропонимический» и «квазиантропонимический» текст, которые мы определяем следующим образом: антропонимический текст — это текст, тематический ряд которого представлен однородны­ми антропонимическими компонентами. (Наиболее характерные примеры антропонимических текстов — рекрутские и строевые списки, присяжные записи, окладные книги и т. п., стержневую часть которых образуют име­н признаку.) Квазиантропонимический текст отличается от обычного лите­ратурного, публицистического, научного, эпистолярного тем, что в со­ставе его тематического, а иногда и рематического рядов обязательно при­сутствует некоторый минимум антропонимов (например, метрические за­писи, купчие крепости, уголовные определения, личные документы и т. п.— в документальном жанре, драматические произведения — в ху­дожественной литературе).

Информация, заключенная в отдельно взятом имени собственном, носит словарный, энциклопедический характер (словарная ономастическая ин­формация). Опираясь на более или менее универсальную известность име­ни как представителя определенного вида национальных имен и на воз­можное наличие в составе этого имени словообразующих элементов, характерных для данного вида, читатель и слушатель воспринимает изоли­рованный антропоним или топоним как индивидуализирующий знак кон­кретного лица или места и как знак понятий о человеке вообще, человеке определенной национальности, определенного пола или понятий о городе, реке, горе, стране, расположенных в современной или исторической зоне распространения языка той или иной группы.

Частная информация одного имени носит фрагментарный характер, не может, как правило, содержать развернутую панораму исторической эпохи и является лишь потенциальным материалом для создания такой панорамы, ее возможной, но далеко не обязательной частицей.

Превращение некоторого ИС в элемент организованной системы зна­ков, несущей развернутую информацию об определенной эпохе в ее соци­ально-историческом, экономическом и культурном проявлении возможно лишь в контексте особого рода, в макросинтаксических единицах с аб-солютпым или значительным преобладанием обязательных ономастичес­ких компонентов (антропонимический текст).

В составе таких текстов происходит актуализация информации, заклю­ченной в изолированном имени, и возникновение и распространение на все ономастические знаки, входящие в текст, новых окказиональных зна­чений, вводимых описательными средствами в семантику конкретного текста или присущих определенному виду текстов. Такой ономастический текст является носителем текстуальной ономастической информации.

Привлекая ономастический материал в качестве дополнительного ис­точника исторических сведений, исследователь определенной эпохи мо­жет использовать за малым исключением только актуализированные име­на (к актуализированным следует отнести имена с описательно выраженной или общеизвестной связью с конкретными историческими лицами ), образующие определенные системные объединения. Такого рода си­стемы могут быть двух родов: искусственные, возникающие произвольно на страницах литературного произведения, и естественные, непосредст­венно отражающие те или иные группировки или предметные связи кон­кретных носителей имен.

Ономастическая система (или форма) художественного произведения об­разуется как речевые обозначения действующих лиц, географического фона и других реалий и испытывает большое влияние творческого метода автора (реалистические имена, «говорящие» имена эпохи классицизма, символические, романтические имена и т. д.) и жанра и рода произведе­ния. Степень реализма произведения или принадлежность его к тому или иному литературному направлению и методу могут в известной мере опре­деляться его ономастической системой, но это, пожалуй, единственная пря­мая историческая информация, получаемая из ономастической формы ху­дожественного произведения.

Разумеется, рассматривая художественное произведение как речевое отражение языковыми средствами реальной действительности, можно вы­делить в этом отражении и участие его ономастической формы, однако историческая информация такого рода носит явно вторичный и, по необ­ходимости, субъективный характер, будучи пропущенной через призму авторского миросозерцания.

В творческой деятельности писателя субъективный фактор в выборе имен лиц и мест и в их экспрессивно оправданной вариации хотя и огра­ничен правдой жизни, логикой вещей, но все же очень силен. Составитель «естественных», т. е. документальных антропонимических текстов по са­мому статусу этих документов лишен свободы выбора лиц, вносимых в те или иные списки. Последнее обстоятельство, однако, не исключает субъ­ективных вариаций в записи антропонимов, произвольной редакции уст­ных прозвищ, выборочной записи одних и опущения других компонентов сложного антропонима (например, имени, отчества или даже родового прозвания — о чем будет сказано ниже) и в вариации личных имен (широ­ко известна замена полных личных имен уничижительными диминутивами в документальной практике Московской Руси).

Антропонимические тексты по своему происхождению естественно рас­падаются на документальные (наиболее актуальные как источники исто­рической информации и количественно преобладающие) и литературные. Последние являются результатом преимущественного использования ав­тором в рамках определенного произведения экспрессивных возможностей антропонимии.

Собственно антропонимическими можно считать пародийные миниатю­ры, состоящие из списков антропонимов, объединенных той или иной, ча­ще всего смысловой ассоциацией.

Яркий пример литературного квазиантропонимического текста пред­ставляет собой рассказ «Лошадиная фамилия» А. П. Чехова. Длинный список русских фамильных имен, основы которых в смысловом отношении прямо или косвенно связаны с лошадьми, упряжью, фуражом и прочими понятиями, входящими в предметно-логическое поле «лошадь», составляет сюжетную и структурную основу рассказа. Название «Лошадиная фа­милия» знаменует его тематический ряд и варьируется в длинной цепи из 40 конкретных фамилий. Кроме чисто литературного экспрессивного эф­фекта авторская группировка фамилий здесь несет некоторую лингво-психологическую информацию, может рассматриваться как этюд по антропонимической психологии, ибо здесь пером гениального реалиста и превосходного знатока русского языка очерчен круг ассоциаций, возни­кающих в русском языковом антропонимическом сознании вокруг клю­чевого понятия «лошадь».

Г. В. Колшанский весьма точно охарактеризовал роль субъективного фактора в процессе именования и место последнего в познании мира: «Само именование есть не только процесс обозначения, но одновременно и процесс познания и коммуникации, поэтому от структуры именования зависит адекватность передачи информации, выраженной в языковой фор­ме, что в конечном итоге определяет адекватное отражение в человеческом сознании материального мира» [8].

Стилистическая информация ИС в бытовой речи может быть двух ро­дов. Первая — это переменная стилистическая окраска имени, которая сообщается ему говорящим для выражения своего постоянного или сию­минутного отношения к называемому лицу. В разных условиях одного и того же человека могут назвать Гришей, Гришечкой, Гришкой и др. деминутивами (по «Словарю русских личных имён» Н. П. Петровского (М., 1966) насчитывает­ся 20 уменьшительных форм имени Григорий; по нашим наблюдениям, их еще больше), Григорием, Григорием Петровичем (в том числе с особыми оттенками, Григорием свет-Петровичем, Гришенькой Петровичем и т. п.), Григорием Ивановым, Григорием Петровичем Ивановым, Г. П. Ивановым, Г. Ивановым и т. д. За каждым из этих вариантов имени стоят особые об­стоятельства, разная степень близости или официальных отношений, любовь, дружба, кровное родство, подчиненное или покровительственное от­ношение к носителю имени, уважение, пренебрежение, нейтральное от­ношение говорящего. В новой речевой среде с переменой места житель­ства, службы, учебы или работы, в новой семье могут быть реализованы иные из потенциальных вариантов именования того же человека и могут измениться вместе с изменением социального микроклимата стилистичес­кие оттенки, накладываемые на основную антропонимическую информацию имени различными словоизменительными или комбинаторными вариация­ми. Разумеется, такая стилистическая информация является переменной, и ее изменения детерминируются возрастом, социальным положением и непосредственным окружением, условиями жизни референта имени.

Постоянная стилистическая информация закладывается в имя чело­века при выборе и регистрации имени новорожденного. Ее возникнове­ние сознательно или бессознательно планируется лицом, выбирающим имя. У большинства имен она нейтральна. Но имеется несколько освя­щенных обычаем способов сообщения имени новорожденного дополнитель­ной информацией (здесь автор делает попытку обобщить многолетние наблюдения над практикой выбора имен для новорождённых на основе анализа метрических книг отделов ЗАГС Ростовской области за 1920—1978 гг. - редакция).

Среди них — выбор наиболее употребительных имен, следование ве­лению антропонимической моды. Так, во второй половине 70-х годов на­шего века в Ростовской области самыми употребительными мужскими име­нами были Сергей, Александр, Алексей, Дмитрий, Владимир, Роман, Ни­колай, Виталий, Евгений и Олег; самыми редкими — Альберт, Богдан, Гавриил, Герман, Глеб, Вячеслав, Родион, Тарас, Тимофей, Ян. Первые давались новорожденным в среднем в 150 раз чаще, чем последние. Среди женских имен чемпионками были Наталья, Елена, Ольга, Светлана, Татьяна, Ирина, Оксана, Марина, Анна и Юлия. Среди новорожденных их было в среднем в 170 раз больше, чем самых редких, таких, как Аза, Алеся, Карина, Лина, Ляна, Полина, Рената, Серафима, Эллада. Выбор но­вых или забытых старых имен, идущий наперекор господствующей моде, рассчитанный на то, чтобы придать имени наибольшую индивидуализи­рующую силу, стилистически прямо противоположен выбору модных имен. При этом не исключается и то, что избирающий имя может оказать­ся жертвой новой, еще слабо осознаваемой моды.

Давая новорожденному самое употребительное имя, родители осоз­нанно или чаще неосознанно идут по пути максимального ослабления раз­личительной силы имени, заведомо включая будущего носителя имени в обширную группу тезок. В противоположном случае совершенно созна­тельно планируется антропонимическая исключительность будущего но­сителя имени; расхождение с нормой в момент наречения будет вызывать лингвоэкспрессивный и социально-психологический эффект исключи­тельности, необычности имени, что не всегда будет соответствовать реаль­ным качествам человека, которому оно принадлежит.

В слуховом и зрительном восприятии отчетливо осознаются разного рода антропонимические повторы, выражающие семейные связи и тради­ции в наречении новорожденных.

Ныне, как и в прошлые времена, младенцу мужского пола нередко дают имя, которое носили его отец и дед. В метрических записях встреча­ются Анатолий — сын Анатолия Анатольевича, Василий — сын Васи­лия Васильевича, Иван — сын Ивана Ивановича, Николай — сын Нико­лая Николаевича, Павел — сын Павла Павловича, Петр — сын Петра Петровича. Характерно, что примеров других, так сказать, семейных имен, встречающихся в трех поколениях подряд, в записях конца 70-х годов обнаружить почти не удалось.

Своеобразную разновидность стилистического повтора представляет единоначатие имени ребенка, его отчества и фамилии, или имени ребенка и имён родителей: например, Анжелика Анатольевна Анисимова, Вале­рий Владимирович Вересов, или Алла, дочь Анатолия и Анны, Николай, сын Никифора и Нины.

Антропонимическим повтором, вызванным данью уважения к деду с отцовской или материнской стороны, в значительной степени объясняет­ся сохранение в активном словаре имен таких антропонимов, как Василий, Григорий, Иван, Михаил, Павел, Петр, Степан, три четверти которых в конце 70-х годов присваивались по семейной традиции — в честь деда. Аллитерирующий повтор первой согласной имени и отчества также яв­ляется мотивом присвоения некоторых имен, среди них почему-то чаще других встречается женское имя Виктория: из 63 случаев присвоения это­го имени в обследованном материале 11 дано в честь отца (точнее, для соз­дания сочетания Виктория Викторовна), три — в честь деда.

Частичный повтор имен матерей в именах дочек позволил вложить в эти антропонимы дополнительную информацию о близкой родственной связи: дочь — Инна, мать — Таина, дочь — Лина, мать — Галина. Сти­листическую связь, последовательное сохранение заимствованного, ино­язычного характера имен, наследственную приверженность к таким име­нам можно проследить в семейных парах: мать — Инесса, дочь — Марга­рита; мать — Жанетта, дочь — Яна; отец — Герман, дочь — Элина. Имена отца и дочери (Риф и Стелла) связаны как отчетливым иноязычным происхождением, так и семантической близостью исходных нарицатель­ных слов — риф — скала, выдающаяся над водой, стела — каменный монолит, памятник).

К антропонимическому повтору иногда, в наше время весьма редко, прибегают родители, давая имена близнецам: Петр и Павел, Илья и Иван, Михаил и Мария (единоначатие), Марина и Ирина, Андрей и Сергей (оди­наковые окончания).

Своеобразную стилистическую окраску, вызывающую устойчивые ас­социации с представлением об известных исторических личностях и по­пулярных современниках, имеют антропонимы, которые создаются по со­гласованию с фамилией, в честь знаменитого однофамильца. Так, «подвер­стывая» имя и фамилии, некоторые родители образовали сочетания: Жан­на Болотова, Григорий Мелихов, Максим Литвинов, Наталья Гончарова, Сергей Бондарчук, Юлия Борисова и ряд других. Правда, такие антро­понимы, превращающие ребенка в тень знаменитого человека, встречают­ся относительно редко. Большинство обладателей прославленных фами­лий не поддаются соблазну повторить сочетания чужих имен в паспортах своих детей.

Еще одним из случаев появления у антропонимов дополнительной сти­листической информации является создание непредусмотренного ирони­ческого эффекта благодаря сочетанию неассимилированного иноязычного имени с тривиальной или говорящей фамилией (в исследованных мате­риалах встретились Анжелика Колупаева, Артур Крикунов, Виктория Ноздря, Лилия Подойникова, Элина Разувайло и т. д.). В этом случае эффектное имя должно было, по замыслу родителей, нейтрализовать не­благозвучную фамилию.

Неприятное для носителя имени следствие такого сочетания разно­стильных антропонимов очень тонко уловил В. Шукшин. Его герой Бронислав Пупков из рассказа «Миль пардон, мадам», затаил нешуточную обиду на попа, который наградил его гордым именем при весьма прозаи­ческой фамилии: «К такому имю надо фамилию подходящую. А я — Бро­нислав Пупков. Как в армии перекличка, так — смех. А вон у нас Ванька Пупков — хоть бы што» [9].

Субъективный фактор в создании антропонимического текста докумен­тального происхождения заслуживает особого рассмотрения. Составитель такого текста ограничен в подборе референтов списка и почти никогда не преступает границ, положенных ему реальной действительностью, фактическим наличием перечисляемых объектов и целевой установкой составле­ния текста.

Однако значительную свободу для произвольных преобразований ан-тропонимических формул предоставлял писарям двухкомпонентный кан­целярский шаблон, благодаря которому они были вольны заменить родо­вое прозвание полуотчеством и опустить обычное для бытового общения отчество.

Так, любые воинские списки донской атаманской канцелярии и ста­ничных правлений в XVIII—XIX вв. составлялись почти всегда с двух-компонентным именованием перечисляемых лиц. Именования, которые в быту звучали как Иван Петрович Бородин, Кузьма Степанович Пестроштанов и Данила Ефремович Петров, писари в 80 случаев из 100 превра­щали в Иван Петров, Кузьма Степанов и Данила Ефремов.

Регулярное отступление от бытовой правды имен состояло и в том, что личные имена списков — это в большинстве случаев исправленные кано­нические варианты бытовых личных имен, редко употреблявшиеся в раз­говорной речи: Иеремей вместо Ерема, Никита вместо Микита, Харлампий вместо Харлан.

В таких преобразованиях реально бытовавших антропонимов прояв­ляется массовое действие субъективного фактора, опиравшееся, правда, на устойчивый военно-канцелярский обычаи, но совершенно искажавшее реальную антропонимическую картину жизни соответствующего периода.

Примером тому может служить обширная Крестоприводная книга 1718 г., составленная на 216 листах и включающая списки 21 тыс. каза­ков из всех станиц войска Донского [10]. Б этот документ вносились все без исключения казаки, приносившие в 1718 г. по указу Петра I присягу его младшему сыну Петру (умершему во младенчестве). В соответствии с нормой записи, принятой при составлении таких документов, все «цело­вавшие крест» казаки обозначались только личным именем или сочетани­ем личного имени и полуотчества. Полная запись антропонимических ат­рибутов делалась в порядке исключения только для регистрации лиц, отсутствовавших при общем крестоцеловании и подлежавших розыску для последующего приведения к индивидуальной присяге. В результате книга отразила не более 10% реально бытовавших на Дону родовых прозваний типа Бобылев, Бородин, Вострострелов, Табунщиков, Уса­тый, Чеботарев и т. п.

Оценивая результаты воздействия канцелярского произвола на даль­нейшую судьбу донской фамильной ономастики, необходимо учитывать следующее: стремление к официальному забвению родового прозвания и к возведению полуотчества в ранг фамилий, будучи всеобщим среди кан­целяристов, наталкивалось на ряд противодействующих факторов. К ним следует отнести: 1) субъективизм в определении «плохих» и «хороших» прозваний, достойных или недостойных документализации,— в резуль­тате прозвания, отвергнутые авторами одного списка, регистрировались в документах других станиц того же периода; 2) исключение из числа под­лежащих забвению прозваний антропонимов, принадлежащих старым влиятельным семьям (Поздеев, Луковкин, Себряков); 3) то, что антропони­мы, исчезнувшие из списков в суммарном документе одного периода, вновь появляются в более позднем документе (например, Тюрьморезов, Сорокобатькин и др.); 4) отказ от использования полуотчеств в качестве второго компонента именования в пользу родовых прозваний прозвищного проис­хождения в окраинных станицах, где внешнее северное, московское, или западное, украинское, влияние было сильнее черкасского канцелярского стереотипа (например, списки станиц Вешинской и Луганской, полностью сохранившие прозвищные фамилии).

В заключение следует отметить, что, хотя действие субъективного фак­тора прослеживается достаточно ясно в образовании антропонимических текстов бытового, художественного и даже документального характера, влияние объективной действительности и реальной ономастической систе­мы в любом случае оказывается преобладающим, что обеспечивает сохра­нение более или менее точной ономастической информации в любом антро-понимическом тексте и антропонимической системе, как угодно трансфор­мированных произволом составителя.

ЛИТЕРАТУРА

    1. Привалова М. И. Функции личных имен и фамилии в произведениях М. Е. Сал­тыкова-Щедрина.— Уч. зап. ЛГУ, № 161, 1952.

    2. Альтман М. С. Имена и прототипы литературных героев Л. Н. Толстого. —   Уч. зап. Орловского гос. пед. ин-та. Орел, 1959, т. XV.

    3. Ройзензон Л. И. и Подгаецкая И. М. Исследования по русской поэтической оно­мастике. Ч. 1—2.— Onomastica. 1965—1966, т. X—XI.

    4. Михайлов В. Н. Собственные имена как стилистическая категория в русской ли­тературе. Луцк, 1965.

    5. Щетинин Л. М. Слова, имена, вещи. Ростов, 1966.

    6. Карпенко М. В. Русская антропонимия. Одесса, 1970.

    7. Щетинин Л. М. Русские имена. Изд. 3-е. Ростов, 1978.

    8. Колшанский Г. В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке.  М., 1975, с. 68.

    9. Шукшин В. «Миль пардон, мадам».— В сб.: Рассказы. М., 1979, с. 130.

    10. Крестоприводная книга 1718 г.— Центральный Государственный Архив Древних Актов, ф. III, сп. 1, д. № 24.