.png){kind=icon}
Другая, умная Россия
На днях вручали Солженицынскую – едва ли не самую престижную и в то же время крупную в денежном выражении - литературную премию. Второй уже раз не писателям, а двум филологам (самая первая премия также была присуждена филологу – академику Владимиру Топорову). Литературоведу Сергею Бочарову - "за филологическое совершенство" и, если укоротить официальную формулировку, за понимание "слова как ключевой человеческой ценности" - и языковеду Андрею Зализняку – "за фундаментальные достижения в изучении русского языка" и особо за лингвистическое исследование "Слова о полку Игореве", приведшее к безусловному доказательству его подлинности. Даже сами формулировки вывели событие награждения за границы факта сугубо научной жизни и заставили задуматься о вещах более общих. Глубокие по мысли выступления юбиляров усилили общезначимость происходящего.
Ох, недаром сказал Булгаков устами любимого своего героя: "Правду говорить легко и приятно"! Надо было слышать речь хорошо известного гуманитариям Дмитрия Бака о Сергее Бочарове – дифирамб, без капли преувеличения. Или речь математика (заведует кафедрой на мехмате) и одновременно блестящего гуманитария профессора Владимира Успенского о Зализняке – перечень уникальных качеств лауреата, причем не для красного словца, как столь часто ныне бывает: "...Небывалая для гуманитария ясность изложения... Небывалая для гуманитария доказательность выводов..."
Вернемся к формулировкам жюри – к слову как ценности. "Ценность" русского слова в его публичной жизни была потеряна в долгое советское время, когда произнесенные и написанные слова имели не то значение, что в словарях. Но обесценивание слова - в формах его уродования и выдвижения на авансцену худшего, что есть в родной речи, - процветает и сегодня: достаточно заглянуть на форумы, где сограждане ведут свободный диалог, обмениваются, с позволения сказать, мнениями... На большинстве форумов модераторы должны бы вывешивать предупреждение: "Женщинам заходить не рекомендуется". Анонимные участники "разбираются" с оппонентами так, будто факт наличия женщин в российском обществе им вообще неизвестен. Должно быть, нечто подобное пишется на стенах мужских общественных туалетов.
В том смысле аудитория, в которой я находилась 16 мая, – это действительно "другая Россия".
В ней лауреаты ненавязчиво учили нас многому, в том числе и культуре слова и мысли.
О непонимании людьми сути как своего родного, так и вообще языка говорит Андрей Зализняк в своей книге о "Слове о полку Игореве", поясняя, почему дискуссия о том, написано ли оно было именно в ХII веке или его сочинили "под старину" в XVIII или XIX столетии, "приобрела характер вечной проблемы" (его книга, можно твердо сказать, вопрос закрывает).
Выйдя на трибуну, искренне смущенный искренними перечислениями его заслуг и редчайших для гуманитария качеств, он после пауз и заминок вошел во вкус, взял привычную тональность блестящего лектора, на которого сбегаются в МГУ сотни студентов, и пояснял нам, собравшимся, почему же так долго шел спор о "Слове". Чтобы подделать в восемнадцатом веке язык двенадцатого, надо было быть гением – вот к чему сводится его тщательнейшее сугубо лингвистическое доказательство.
"Нелингвисты совершенно не осознают мощности языка как механизма, а именно количества и степени сложности правил, которые надо соблюсти, чтобы получить правильный текст... Особенно доверчиво относятся к мысли о том, что некто засел за книги и научился говорить и писать на иностранном языке "как на родном", те, кто ни одним иностранным языком активно не владеет. (Зализняку-то и карты в руки, поскольку он как раз владеет множеством языков: читает курс арабского, создает словари для французов и т.п. - М.Ч.) Люди верят бойким журналистским рассказам о том, как способного русского паренька поучили в разведшколе немецкому языку, забросили в немецкий тыл и там он успешно выдавал себя за немца".
Андрей Анатольевич сообщил аудитории, что про его книгу о "Слове" говорят, будто она "патриотическая". Для него это не похвала, что многим трудно сегодня понять: "Он что же – не патриот?.."
Его же самого называют "сторонником" и "защитником" "Слова". И эти понятия (или, скорей, ярлыки), прочно вошедшие в сегодняшний общественный обиход (несомненно, не без помощи ожившего и набирающего силу их давнего истока: "Кто не с нами, тот против нас!"), автору книги, натурально, глубоко чужды. Академик Зализняк, как любой настоящий ученый, "сторонник" научной истины, и только. Мне приходилось уже цитировать его оценку ситуации с книгой своего "противника" - "скептика" профессора Александра Зимина, - книгой, которая дождалась печати через сорок с лишним лет после ее создания. В советскую эпоху, писал Зализняк (опровергнувший гипотезу Зимина, повторим, с математической непререкаемостью), версия подлинности "Слова" "была превращена в идеологическую догму", советская цензура "практически не допускала прямого цитирования... А.А. Зимина. Бесчисленные страстные доказательства подлинности "Слова" подразумевали наличие некоего коварного врага, который стремится обесчестить эту гордость советского народа и о котором по советской традиции читателю не положено было знать сверх этого почти ничего".
Настоящему ученому не нужно, чтобы его "противник" сидел в наручниках и с заклеенным ртом – положение, в котором предпочли бы видеть оппонента очень многие из сегодняшних яростных спорщиков о судьбах России.
Оба лауреата вспоминали и давние годы. Андрей Зализняк - свою школьную еще компанию (не распавшуюся и по сегодня), где "не верили в чины и почести" и где все люди, их возымевшие в советское время, были под справедливым подозрением. "Между тем ощущение мира не было пессимистическим - мы знали, что существует гамбургский счет". И они, юноши, хотели войти в этот именно список - куда зачисляют не по чинам и официальным наградам.
Сергей Бочаров, один из лучших наших исследователей русской литературы ХIХ-ХХ веков, говорил о 60-х (когда, по слову поэта, были "физики в почете", "лирики" же, а с ними и гуманитарии – "в загоне") и еще более – о 1970-х: "...в те 60-е обновлявшаяся лингвистика взяла филологию на буксир и выводила ее из несчастного состояния. А затем пришла так называемая эпоха застоя, которая еще должна быть оценена как глухое и сложное, но и более углубленное после гражданских и либеральных 60-х время. И вот 70-80-е годы стали временем интенсивной филологической жизни и временем работы нескольких наших великих филологов, имена которых известны всем. Происходило перемещение ценностей в общем сознании, перемещение в сторону интересов гуманитарных, и фигура филолога стала выдвигаться на заметное место в общественной жизни, он стал выходить на положение человека, нужного современности. И тогда прозвучало слово Аверинцева о филологии как службе понимания. Это было, собственно, слово о том, что на более специальном языке называется герменевтикой: понимающее прочтение как главное в нашем деле. Это слово Аверинцева от повторения сотни раз стало общим местом — а между тем это было сказано широко: служба понимания вообще, а не только литературного текста. Как-то на этом застое как на некотором покое можно было задуматься о более общих вещах, чем литературные тексты".
Это ощущение "покоя" хорошо мне памятно. Сама повторяла в близком кругу – "Сейчас только работать: знаешь, что никуда не опоздаешь, ничего не пропустишь - сиди и пиши". Потому что полуподпольные вечера Мандельштама и все прочее - все это осталось в "либеральных 60-х". Лишь бы не забывать, что "полезно" это состояние было только для индивидуальной научной и отчасти литературной биографии – отнюдь не для настоящего и будущего страны. Словом, то самое, что ответил Андрей Битов интервьюеру в начале перестройки на стандартный вопрос "что вы сейчас пишете?" - "Пишу?.. Писать надо было раньше".
Умней и точней не скажешь.
Да, мой старший и любимый коллега Сергей Бочаров зафиксировал то, что действительно было и на моих глазах в то советское время: как "филологическая работа освобождалась от идеологического давления и стеснения и отвоевывала себе то право, какое, по Пушкину, принадлежит поэту, который сам избирает предметы для своего вдохновения. Наши сильные филологи сами избирали темы для своего вдохновения, и никто не мог воспрепятствовать".
Действительно – думать и даже писать, в отличие от сталинских лет, не могли воспрепятствовать: пистолета у виска, несколько мешающего обоим процессам, уже не было. Но обнародовать свои мысли в 70-е годы очень даже могли помешать и мешали – хотя диким упорством и бесконечной тратой дорогого времени и это можно было нередко преодолеть. О том, чего это стоило, можно много писать – и, наверно, стоило бы: для вразумления сегодняшних неразумных. И очень прав Сергей Бочаров в главном – слабела власть, и "не могли, уже не хватало сил помешать, уже не хватало сил исторических: идеология теряла силы, по мере того как расширялось свободное, более или менее, филологическое пространство. Экстерриториальная зона, в которой можно было дышать и думать филологу". Прав в том, что "сквозь нашу историю филология проходила не просто как профессия, специальность, наука, но как гуманитарная сила, какая не только зависела от тесноты исторических обстоятельств, но и участвовала в истории и меняла ее" (говоря суше: в этом и были предпосылки перестройки).
За это, видно, и увенчаны нынче два славных филолога одной из лучших наград отечества.
И было радостное чувство – есть, есть у России что предъявить миру, помимо пушек, ракет, разбитых витрин, спикеров и вице-спикеров обеих палат. И главное – стыдно не будет.
Мариэтта Чудакова
Грани.Ру
рассказывали своим читателям от том, как легко можно изменить жизнь к лучшему, если поменять имя, а ещё лучше – заодно и отчество с фамилией. Похоже, у них что-то стало получаться.
республики за минувшие два года. Поставив перед собой цель отобрать самые редкие имена, авторы рейтинга сделали впечатляющую выборку, которая вполне могла бы претендовать на общероссийскую или даже мировую.
согласно которому в освобожденных районах Луганщины будут восстановлены все названия населённых пунктов, а также внутригородских объектов улиц, площадей, скверов и т.д.), существовавшие на 8 мая 2014 года, но незаконно изменённые местными властями в период оккупации этих земель после киевского переворота 2014 года. 
и местные жители придумывают целые легенды, чтобы осмыслить историю возникновения своей родины. Такие предания продолжают жить, несмотря на то, что есть и научные объяснения, и даже целый раздел языкознания, который изучает названия географических объектов – топонимика. Почему Новая Усмань раньше была Собачьей и правда ли, что село Хреновое назвал сам Пётр Первый, «TV Губерния» разбиралась, основываясь на трудах воронежских учёных.
поздравляем вас с Новым годом и Рождеством Христовым! Российским воинам желаем успешного завершения спецоперации; многострадальной Украине 
Ознакомиться с тезисами можно в разделе ОНОМАСТИКА (в подразделах 
что практически все посетители нашего сайта пользуются для оперативной связи приложением WhatsApp. Но с ним в любом случае нужно расставаться. Значит, следует найти полноценную замену, возможно, в виде двух-трёх наиболее толковых сервисов.
наш центр работать не будет. 
