ПОМНЮ И ГОРЖУСЬ. | |
На дворе 1974-й. Зима. Я - шестилетний человек, возвращающийся домой из детского сада. Рядом - дедушка: высокий, статный, крепкий, мужественный и добрый. Семеню сбоку к метро и не телом, нет, шестым каким-то чувством - духом, наверное, ощущаю подле живое присутствие спокойствия и надежности. У ног клубится поземка, одежду выбеливает пух метели, а мне на удивление тепло. Очередной военный - младший по званию - шагает навстречу и, заметив дедушкины погоны на офицерской шинели, полковничью папаху, берет под козырек. В моей незамутнённой взрослыми страстями душе вздымается гордость. Все это я живо помню и чувствую… В 1974-м моему дедушке, Александру Алексеевичу Минкину, уроженцу беломорского городка Кандалакша, минуло 50, а через два года в его жизни произошло важное событие: Мурманское книжное издательство 15-тысячным тиражом выпустило в свет книгу «Топонимы Мурмана». Это дедушкин первенец такого рода. Были и еще будут военно-технические статьи в журналах Министерства обороны, десятки заметок по топонимике в поволжских газетах, кандалакшинской «Ниве». Книга же останется единственной. Конечно, фронтовику, прошедшему Великую Отечественную от Костромского военно-инженерного училища до Праги, можно было бы издать мемуары - и к тому нередко призывали некоторые сослуживцы, но дедушка не любил, не умел как-то выпячиваться. Да и о войне, честно говоря, вспоминать не любил. А мне, воспитанному, как подавляющее большинство мальчишек нашего поколения, на героике Великой Отечественной, так хотелось донести до детсадовских сверстников что-нибудь из рассказов очевидца, но не удавалось. Зато удалось сохранить в памяти образ военного человека, работавшего над «гражданской» книгой: он сидит за своим домашним секретером, перелопачивая массу научных сборников и словарей. Пишет. И это притом, что дедушка в доме - истинный праздник. Неурочная ежедневная работа в Минобороны, бесчисленные командировки, затягивавшиеся иногда до полугода (полковник Минкин курировал оборонные заводы, выпускавшие, в частности, армейские катера и, как говорят, по сей день в их механизмах используется деталь «застежка Минкина»), постоянно забирали его из дома. Свободное время он использовал с лихвою на поприще захватившей его топонимики - науки, объясняющей географические названия. Благодаря книге Александр Минкин стал действительным членом Географического общества СССР, имел доступ к фондам библиотеки имени Ленина (один раз, помнится, и меня туда брал с собою). Собственно говоря, всего скорее, именно он увлек меня тем, что стало неотъемлемой частью и моей жизни: походы в лес и вообще подвижность существования, познания в орнитологии, энтомологии и зоологии в целом, географии, наконец, москвоведении. Москву, её исторический облик, музеи и памятники архитектуры, я начал постигать в школьные годы. К той поре дедушка стал штатским, появилось больше свободного времени, и мы все чаще выбирались в центр города на прогулки, например в музеи. Посещение художественных выставок и музеев, изобразительное искусство - вот еще одно пристанище его интересов. А как он любил стихи! В нашем доме и нынче хранятся книжечки с дарственными надписями знаменитых поэтов - застывшие свидетельства посещаемых дедушкой в 1950-60 годах творческих вечеров мастеров рифмованного слова. Вообще, перебирая книги нашей обширной библиотеки, я и нынче дивлюсь, насколько гармонична и многогранна была личность заменившего мне отца дедушки. Помор по рождению и технарь по призванию, он мечтал строить гражданские корабли, поступить в Ленинградский судостроительный - да война изменила и планы, и судьбу. Когда Кандалакшу начали активно бомбить, многих жителей эвакуировали в глубь страны. В нижегородскую - тогда горьковскую - глубинку перебралась и семья Минкиных. В прифронтовой зоне остался лишь отец семейства - мой прадед, Алексей Иванович, профессиональный связист. Его супруга, Анастасия Федоровна, худо-бедно с тремя детьми угнездилась в деревне Докукино Ардатовского района, Десятиклассник Александр Минкин, будучи в семье переселенца за старшего, наряду с деревенскими парнями и мужиками подвизался в колхозе, зарабатывая столь необходимые тогда трудодни. Там же, в соседнем селе района, с похвальной грамотой закончил он школу, а ещё… Ещё в деревне он встретил свою судьбу - мою бабушку, Валентину Федоровну… Потом - война: Костромское училище, ускоренный выпуск, действующая армия. Перед отправкой на фронт образком святителя Николая, покровителя мореходов, а значит, и поморов, благословила его матушка. Скрываемый в нагрудном кармане - время было такое - металлический образок и потаенные материнские молитвы провели лейтенанта Минкина сквозь лихо великой бойни. А воевать пришлось не за чьими-то спинами: военно-инженерное училище дало право на самую что ни на есть передовую - минирование и разминирование оградительных полей, наведение переправ для шедшей следом пехоты. По пояс в ледяной воде, под шквалом огня вражеской артиллерии - так работали фронтовые саперы… Конечно, из адской той мясорубки неповрежденным выбраться было трудно: были и ранения, и контузия, и ноги после войны отнимались. Но дедушка выжил и, что самое важное, сохранил достоинство и честь, и интерес к жизни. А еще - пусть и звучит это для кого-то громко - отстоял право на жизнь нашего Отечества, родной семьи и своей любимой. Он отстоял право на создание собственного дома - стало быть, и на мое, усыновленного им внука, существование. Сразу после войны лейтенант Минкин вернулся за невестой в деревню, женился и - поскольку офицеров из армии не отпускали - с молодой женой командировался в Западную Украину, в тронутый тлением боев живописный городок Самбор. Расквартированный там саперный полк никаких карательных мер против бандеровцев не осуществлял: военные инженеры восстанавливали разрушенное хозяй-ство и устраняли жаркие следы боевых «поцелуев». Но ночами им стреляли в затылки, убивали жен, сжигали приютившие их домочадцев хаты. В общем, еще одна война, только более коварная, скрытая, партизанская. Почти четыре десятка лет спустя и мне довелось побывать в Самборе - с дедушкой в трускавецком санатории. Мы решили взглянуть, что же сталось с небезразличным для него местом, и неожиданно попали на юбилейные торжества 40-летия освобождения Львовщины от гитлеровцев. Встречи ветеранов - русских, украинцев, узбеков, евреев, грузин, неподдельно радостные лица, устроенные местными властями экскурсии и застолья… И куда все делось ныне? К слову, в той же Западной Украине, точнее, на Буковине, в Черновицкой области, дедушку избрали почетным гражданином, и почти ежегодно на День Победы он отправлялся туда встретить праздники с друзьями-фронтовиками и школьниками. Без помпы и напыщенных речей - гулянья шли по-домашнему, под песни на украинском и русском. Бывало, и в пляс пускались. Между тем в одном из краеведческих музеев буковинской земли даже экспонировали парадный дедушкин портрет - с боевыми наградами, в рост, в форме полковника. Где-то они теперь: тот портрет, те встречи, та общая радость? Где та страна, за которую рисковал жизнью и не щадил здоровья один из ее защитников, мой дедушка?.. Именно с Украины, из Самбора, он поехал в Москву, в Военно-инженерную академию имени Куйбышева, поступил и, несмотря на безденежье, полуголодный быт, мыкания по неуютным подмосковным и столичным углам, закончил сложнейший вуз с отличием. Остался с семьей в первопрестольной. Впереди - десятки лет службы на Фрунзенской набережной, дежурства, переговоры, командировки, в общем, работа, работа, работа… «Ум должен соблюдать меру познания, чтобы не погибнуть», - изрек некогда преподобный Каллист. Не знаю, какую меру пользовал мой дедушка, переживший войну и отравлявшие его житейские передряги, но до конца столь несвоевременно оборвавшейся жизни он сохранил ясность и живость ума, душевное и духовное здравие, интерес к происходящему. Мало-помалу и меня завлекал собственными интересами. Так я оказался среди его научных соратников в Географическом обществе, на выездном заседании общества в Смоленске, а чуть позже - на географо-биологическом факультете и, как горящий москвоведением человек, - в журналистике. Сперва были религиозная и культурная странички в «Московских ведомостях», другие издания и наконец любимая «Московская правда», штатным сотрудником которой я стал несколько лет назад. Обидно, дедушка этого не дождался - умер в 1995-м… Как писалась книга «Топонимы Мурмана»? Скажу честно: большим трудом, усидчивостью и упорством. Храню в памяти и еще один его образ: языковеда-любителя. Подыскивая ответы на заковыристые вопросы о том, откуда взялись те или иные географические названия Мурманской области, Карелии, Подмосковья, Поволжья, дедушка часами просиживал за словарями, многое конспектируя и что-то произнося вслух. На немецком он бегло читал и общался еще с фронта. Финский усваивал в школе. На некоторых славянских читал, но говорить не пытался. По ходу топонимических изысканий самостоятельно постигал языки Скандинавии, финно-угорской группы. Увы, подобным полиглотством похвастать не могу - мне вообще далеко до дедушкиных высот. Да, бывает горько, что дедушка уже не сможет разделить со мной радости или утешить в нахлынувших невзгодах, но я храню о нем самые светлые воспоминания. Помню его обаяние и статный облик, его натуру - пытливую, неуемную, непростую, творческую. Помню разные настроения и жизненную целеустремленность. Помню здоровым и бодрым и помню больным - причащавшимся, соборовавшимся. Все помню. А вместе с тем и горжусь: ведь у меня есть невымышленный пример подобающего отношения к жизни. И не в этом ли промысел Божий? Коль скоро я вырос в дедушкином доме, ношу ту же фамилию и желаю, чтобы кто-то когда-нибудь назвал меня не только его наследником по родству, но и преемником отпущенных свыше лучших дедушкиных данностей. Помню тебя, мой наставник. Горжусь тобой. Алексей МИНКИН. «Мурманский Вестник», 18 июля 2008 |