История фамилии

А. Проблема мемориальных названий

В топонимической системе Москвы на­гляден процесс внутренних изменений, перехода трансони­миза­ционной метонимии в трансонимизационную метафору (или в сочетание метафоры с метонимией), происшедшего под влиянием ис­клю­чительно экстралингвистических причин в типологической груп­пе, которая внешне производит впечатление единой (ибо выде­ля­ется по традиционному принципу общности черт производящих основ), — в группе отантропонимических названий улиц, переулков и др.

В Москве феодальной, в Москве эпохи капитализма названия улиц очень часто образовывались, как принято говорить, "по домо­владельцам": основой наименования становилась фамилия или имя владельца дома, земельного участка близ той или иной улицы. При этом наблюдается интересная закономерность. По сравнению, на­при­мер, с названиями населенных пунктов для внутригородских то­по­нимов характерно крайне редкое использование в качестве основ имен и прозвищ, не говоря уже об отчествах. Фамилии — именно эти антропонимы в подавляющем большинстве обнаруживаются в составе названий улиц и переулков, про­ездов и площадей. Как видно, в этом проявлялась специфика си­стемы частной собственности, а также специфика города как боль­шо­го, особым образом организованного многонаселенного пункта с раз­витой системой социальных отношений. Ср.: каким-то более или менее состоятельным человеком стро­ил­ся на пустыре рядом с улицей собственный дом, возможно, доход­ный, вокруг которого стали лепиться другие домишки, образуя пере­улок. Чаще всего переулок получал название по фамилии этого до­мо­владельца, что было отличительным признаком среди соседних пе­реулков и что может быть отнесено к наглядным примерам мето­ни­мической трансонимизации в городской топонимии.

Надо заметить, что именно в названиях московских пере­ул­ков, а не улиц и тем более площадей чаще всего представлены фами­лии владельцев доходных, а иногда и просто небольших собствен­ных домов. Такие названия переулков встречаются в основном в ста­рых районах Москвы, например, близ Сретенки и т.д.: Ащеулов, Боб­ров, Вадковский, Даев, Еропинский, Лаврушинский, Никит­ников, Сытинский, Фуркасовский, Хухриков и др. С фамилиями владельцев домов связаны наименования и иных объектов, хотя, как уже сказано, их значительно меньше: улица Гаврикова, Карелин тупик, Костомаровская набережная, Селезневская улица и т.п. Все это — лишь небольшая часть тех московских топонимов, что об­разованы, как это становится ясно при их историческом анализе, от фа­милий людей, именующихся в архивных документах домовла­дельцами, и представляют собой результат естественной (не искус­ствен­ной) метонимической отантропонимической трансонимизации. Заметим, — трансонимизации, представлявшей в данных примерах естественный про­цесс возникновения и становления названия, но не официальный акт его присвоения объекту.

Любопытно, что эта категория включая в себя лиц, принад­лежавших к разным социальным группам. Еропкинский переулок, к при­меру, получил свое название по домовладельцу генерал-губер­натору Москвы Еропкину, Волконские переулки сохраняют в своей основе фамилию князя Волконского, домовладения которого нахо­ди­лись здесь во второй половине XVIII в. Наименование Настась­инский переулок ведет свою историю от имени Анастасия жены князя Волкон­ского (вот, кстати, одно из немногих исключений: не от фамилии, а от имени). Лефортовская набережная, как известно, названа по двор­цу сподвижника Петра I Франца Лефорта.

Среди домо- и землевладельцев были и гораздо менее знатные, менее богатые. Девяткин переулок получил свое название по фами­лии купца Девяткина. Лаврушинский переулок (топоним имеет ус­той­чивую ассоциативную связь с названием находящейся здесь Третья­ковской галереей) назван по домовладелице "купеческой вдо­ве" Лаврушиной. В архивных документах обнаруживаются подчас сведения об интересных, а порой и необычных профессиях неко­то­рых из владельцев домов. Так, наименование Луков переулок связа­но с фамилией домовладельца "артиллерии подлекаря" Луковни­кова, Селезневский тупик и Селезневская улица — с фамилией "почтамтского штаб-лекаря" Селезнева, а Фуркасовский переулок — с фамилией "паричного мастера" Фуркасэ (правда, по некоторым сведениям, Фуркасэ был не парикмахером, а портным). Среди домовладельцев были и небогатые, незнатные, но этот фактор не повлиял на процесс отантропонимической метонимизации топони­мов, с ними связанных. Сытинский переулок и Сытинский тупик полу­чили названия с связи с тем, что, в середине XVIII в. здесь на­ходился дом, принадлежавший некоему москвичу Сытину, бывшему всего-навсего капралом Измайловского полка. Что же касается Хух­рикова переулка, то тем домовладельцем, чья фамилия легла в осно­ву его наименования, был ямщик Хухриков.

Некоторые московские топонимы образованы от фамилий стре­­лецких начальников (стрелецкий голова, стрелецкий полу­го­ло­ва), командовавших полками стрельцов, расквартированных в раз­личных районах Москвы, что стало особым, старомосковским при­ме­ром метонимической трансонимизации. Малый Левшинский пере­улок свое название ведет от фамилии стрелецкого полковника Левшина, Пыжевский переулок — от фамилии стрелецкого головы Пы­жова, командира полка стрельцов, живших в слободе в районе ны­нешней Большой Ордынки. В районе современной Пятницкой улицы, там, где сейчас проходит Вишняковский переулок, в XVII в. на­ходилась стрелецкая слобода "Матвеева приказа Вишнякова" (независимо от того, является ли урбаноним прямым или опо­средованным — через наименование слободы — образованием от ан­тропонима Вишняков, его следует отнести к топонимическим ме­тонимиям, ибо мотивом номинации без сомнения является про­стран­ственная совмещенность, смежность объектов).

Однако в Москве до 1917 года было чрезвычайно мало названий улиц, переулков, осно­вой для которых послужили не фамилии домовладельцев (по метонимической мотивации), а фамилии, имена представителей дру­гих социальных категорий: архитекторов, застройщиков какой-либо местности, представителей науки, культуры и т.д. Так, например, Большой Ватин переулок (1922 г.) сохраняет для нас (правда, в несколько искаженной форме) фамилию строителя находящейся здесь церкви Никиты Мученика "что за Яузой" — С.Е.Вагина (со­че­тание метонимии и метафоры). Столь же редки до октябрьского переворота 1917 года были и чисто мемориальные названия улиц. На это справедливо обра­тила внимание профессор А.В.Суперанская еще во второй половине 60-х годов прошлого века: "Названия по именам и фами­лиям деятелей литературы и искусства, данные, если можно так вы­разиться, символически, в честь, а не по месту жительства, типа Гого­левская, Лермонтовская, Некрасовская для XIX в. — большая редкость" [2].

Историко-культурные традиции любого народа и его памятники (к ним, несомненно, относится и сложившаяся за века система географических названий, топонимов) имеют чёткую тенденцию к передаче от поколения к поколению. События октября 1917 года и воцарившийся затем в нашем Отечестве политический строй эту тенденцию нарушили, во многом – очень серьёзно. В итоге, по справедливому выражению видного публициста Русского Зарубежья А.Н.Артёмова (Зайцева), к сожалению уже – покойного, «политика была опрокинута в географию». Уже при Ленине, а затем и при Сталине топонимия России стала для советского политического языка обширнейшим полигоном.

Одним из основных и характерных топони­ми­ческих изменений советской эпохи стала сверхпродуктивность трансонимизационной метафоры (прежде всего — отантропони­мической) — путем возникновения десятков тысяч мемориальных топонимов и названий-посвящений, названий-символов, а также со­четаний такого рода метафор и метонимий. Ср. ойконимы в Центральной России: Воровский, Гагарин, Дзержинский, Загорск, Кали­нинград, Ленино, Ленинец, Менделеево, Ногинск, Некра­сов­ский, Свердловский, Сеченево, Чехов, Чкалов и т.д. С развитием режи­ма культа личности Сталина отантропонимические топоме­та­форы достигают пика продуктивности, доходя до полной абсурд­ности, образно нарисованной А.И.Солженицыным: "Имя этого че­ло­века склоняли газеты земного шара, бормотали тысячи дикторов на сотнях языков, выкрикивали докладчики в началах и окончаниях речей, выпевали тонкие пионерские голоса, провозглашали во здра­вие архиереи. Имя этого человека запекалось на обмирающих устах военнопленных, на опухших деснах арестантов. По имени этому во множестве были переназваны города и площади, улицы и проспек­ты, школы, санатории, горные хребты, морские каналы, заводы, шах­ты, совхозы, колхозы, линкоры, ледоколы, рыболовные баркасы, сапожные артели, детские ясли — и группа московских журналистов предлагала также переименовать Волгу и Луну"[3].

Именно на картах нашей страны и её городов в десятках тысяч экземпляров стали появляться «мемориальные» географические названия, составившие обширнейшее виртуальное коммунистическое кладбище – от улиц Карла Маркса и Розы Люксембург до переулков Павлика Морозова и террориста Степана Халтурина,  который в феврале 1880 г. с целью покушения на императора Александра II произвел взрыв в Зимнем дворце, повлёкший за собой гибель десятков безвинных жертв – от горничных и официантов до простых солдат…[4] Важно понимать, что это – культовая модель, характерная именно для советского периода истории нашей страны и доведённая до полного абсурда (например, одних только насёленных пунктов, названных в честь С.М.Кирова в СССР было более 150, а улицы Вальтера Ульбрихта не было даже в ГДР, но на карте Москвы она существовала!).

Следует особо подчеркнуть, что мемориальные названия, то есть та­кие топонимы, которые официально утверждаются специальным ука­зом для увековечивания и прославления ушедшего из жизни чело­века (и тем более — здравствующего), вовсе не являются частью тра­ди­ционной русской топонимии. Наоборот, для нашей культуры они экстрасистемны: до событий 1917 г. мемориальные названия насе­ленных пунктов, улиц, площадей были единичными (среди ойко­ни­мов — Екатеринбург, Екатеринодар, Павловск, Николаевск, Алек­сан­дрополь и нек. др., среди урбанонимов — метафорические топо­образования типа Екатерининская ул., Николаевская ул. и др.). В советской топонимии символическая трансонимизация стала одним из атрибутов сакрализации идеологии строя, его представителей и вы­полняла псевдорелигиозную функцию, что отмечено точной и емкой формулой Н.А.Бердяева: "Тоталитаризм отвечает религиоз­ной потребности и есть эрзац-религия" (этот феномен подробно рас­смат­ривался в специальной работе "Советский «новояз» на гео­гра­фической карте", написанной автором заключения в соавторстве с проф. В.П.Не­ро­знаком)[5].

Мемориальные названия, данные в честь разных людей - политических деятелей, героев войн, ученых, деятелей культуры и искусства, составляют в топонимии Москвы мощный пласт, иногда превращаются даже в своеобразные топонимические «кусты» (вспомните группу названий в честь генералов и маршалов в районе Сокола и Октябрьского поля). Создается впечатление, что присвоение имени того или иного человека московской улице было для существовавшего режима и наиболее реальным признанием заслуг этого деятеля, и наиболее «весомым» вкладом в сохранение памяти о нем (вместо, например, издания книг писателя или финансирования научной школы выдающегося академика).

С большим сожалением приходится констатировать сверхустойчивость идеи о необходимости увековечивания выдающихся людей в топонимии Москвы: до сих пор в Комиссию по наименованиям улиц практически ежемесячно поступают предложения чиновников всяческих рангов, представителей военных, ветеранских, творческих и иных организаций, вдов маршалов, академиков, писателей, артистов, режиссеров. Весной 1990 года мне пришлось вести полемику в московской прессе с представителями «демократического» Моссовета, которые выступали за переименование улицы Пельше (так была названа в 1983 году часть Мичуринского проспекта. -М.Г.) в улицу академика Сахарова, поскольку она вела к Востряковскому кладбищу, где был похоронен Андрей Дмитриевич Сахаров. Призывы ряда ученых к Моссовету не класть имя Сахарова на московский топонимический погост-карту возымели действие лишь на короткое время: городские власти все же приняли «соответствующее решение» и нашли другой проспект, к тому же еще и весьма претенциозный и тяжелый по архитектурному облику. Он начинается у станции метро «Чистые пруды» и «Тургеневская» и идет в сторону Садового кольца. Вот его-то господа-«демократы» и нарекли проспектом Академика Сахарова[6].

В годы т.н. «перестройки» и особенно после поражения путча 1991 года российские учёные и деятели культуры во главе с академиком Д.С.Лихачёвым смогли открыто выступить против культовой модели в топонимии, добиться возрождения многих исторических названий улиц и городов, а также настоять на учёте основных историко-культурных топонимических традиций  в законодательстве обновлявшейся России.  Этому во многом способствовал успех важнейшего научного форума, Всесоюзной научно-практической конференции «Исторические названия — памятники культуры» (17-20 апреля 1989 г.), проведённой Советским фондом культуры и Академией наук СССР.

Уже позже группа московских учёных (в которую входил автор заключения) активно участвовала в разработке текста Закона №40-70 г.Москвы "О наименовании территориальных единиц, улиц и станций метрополитена города Москвы", принятого Московской городской Думой 08.10.1997 г. Статья 9 этого закона предельно чётко оговаривает необходимые условия присвоения улицам мемориальных названий: "Присвоение улицам имён, фамилий известных жителей города Москвы, граждан и зарубежных стран может производиться только новым улицам и по истечении не менее десяти лет со дня смерти указанных лиц" (выделено мной – М.Г.).

Напомню, что эта норма и ранее поддерживалась многими видными топонимистами, ср. высказывание проф. Е.М.Поспелова в 1989 году: «…Категорически противопоказано присвоение названий в честь живых людей. Но и присвоение имён умерших лиц должно производиться не сразу после их смерти, а по истечении достаточно большого срока, возможно, в связи с юбилейной датой, когда время уже позволит объективно оценить заслуги каждого»[7].

К сожалению, присвоение в 2004 году одной из улиц Москвы в Южном Бутове имени президента Чеченской Республики А. Кадырова, погибшего в результате террористического акта, является грубым нарушением статьи 9 Закона г.Москвы. Моя аргументированная точка зрения на сей счёт подробно изложена, в частности, в книге «Москва: кольца столетий»[8], а также в печатных СМИ (см. газету «Известия») и интернет-изданиях, например, здесь: http://lenta.ru/articles/2004/08/20/kadyrov/_Printed.htm/ и здесь: http://www.smi.ru/interviews/121/ [9].

По неофициальной информации, данную норму Закона, касающуюся ограничения в 10 лет (со дня смерти человека, чье имя подлежит «топонимической мемориализации») для мемориальных названий, некоторые депутаты Московской городской Думы намерены в 2008 году пересмотреть (в пользу ее «смягчения» и введения в эту норму «уточнений» о возможности неких «исключительных случаев») в ходе принятия его новой редакции, что мне представляется ошибочной и опасной тенденцией.

В связи с тем, что у меня и ряда моих коллег-учёных возникли вполне конкретные опасения, касающиеся судьбы данного раздела статьи 9 Закона, по моей просьбе радиостанция «Эхо Москвы» 13.04.08 (в воскресном прямом эфире программы популярной «Говорим по-русски») провела опрос: «Считаете ли вы правильным, чтобы мемориальные названия присваивались улицам только спустя 10 и более лет со дня смерти человека, чью память власти намерены увековечить?» Результаты голосования были весьма показательны: 97,3% участников голосования дали на этот вопрос ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ответ, и только 2,7% были против[10]. Таков выбор социально активных москвичей: они открыто высказались против возможного пересмотра данной нормы закона.    

Подвергая объективной критике традицию советских и постсоветских мемориальных названий, следует напомнить еще один непреложный научный факт: городской топоним выполняет прежде всего функцию ориентира, т.е. адресную функцию, а не просто историко-культурную (т.н. кумулятивную) функцию, т.е. функцию памятника. Поэтому любое мемориальное название улицы в устной речи быстро «стирается» и ставит имя даже уважаемого человека, в честь которого улица названа, в неудобное, а порой просто глупое положение:  «Вы на Крупской выходите?», «Как до Чкалова доехать?», «Этот магазин – на Кадырова?».

К сожалению, налицо частичная «политизация» вопроса применения данной нормы статьи 9 закона, о чём свидетельствует противоречивость заявлений и действий даже некоторых депутатов Московской городской Думы[11] .

Статья 13 Закона г.Москвы "О наименовании территориальных единиц, улиц и станций метрополитена города Москвы" успешно регламентирует порядок внесения предложений о наименовании улиц города Москвы и по духу и букве является вполне демократической нормой: соответствующие предложения могут вносить даже рядовые жители города Москвы. Тем более повышается ответственность и нагрузка городской Комиссии по наименованию улиц, выполняющей для огромного числа предложений от официальных структур и граждан как мощного фильтра, так и профессионального экспертного звена.

Однако в силу политизации нашей жизни ряд предложений вносится и через СМИ, что требует оперативной и профессиональной реакции, к которой комиссия в своем нынешнем составе, как мне представляется, не всегда бывает готова. В связи с этим в контексте работы по оптимизации действующего Закона, за которой последует неизбежно также и оптимизация ряда подзаконных актов, на мой взгляд, будет рационально изучить вопрос о введении в составе комиссии должности помощника ее председателя по связям со СМИ и общественными организациями (параллельно с исполнением им функций члена комиссии). В качестве отрицательного примера могу привести отсутствие публичной позиции комиссии по факту открытого письма ряда деятелей культуры и правозащитников Ю.М.Лужкову и В.М.Платонову с предложением еще об одном мемориальном названии – об улице Рауля Валленберга[12] .

Отсутствие оперативной реакции Комиссии по наименованию улиц на данную публичную акцию в СМИ побудило меня дать свой комментарий данному далеко небесспорному по аргументации «открытому письму», который был опубликован рядом интернет-изданий (www.familii.ru, www.cety.ru и др.) и еженедельником «Наше время».[13]

Из подробного анализа этой проблемы следует, что при оптимизации текста действующего Закона крайне важно осуществить действенную заботу о том, чтобы, наконец, остановить дальнейшее создание «топонимического пантеона» на карте Москвы как противоречащее национальным историко-культурным традициям и традициям московской топонимии, нарушенным в годы советской власти.

ВЫВОД: дух и букву положения статьи 9 Закона в части, касающейся присвоения мемориальных названий (включая действующее ограничение сроком на 10 лет со дня смерти лиц, память которых предполагается увековечить), следует СОХРАНИТЬ И УСИЛИТЬ, дополнив этот раздел словосочетанием «только в исключительных случаях» (см. ниже раздел 3 заключения, ст.9 Закона).